Главная » Другие новости » Наука и технологии » Очерк о научном пролетариате. Часть 1

Очерк о научном пролетариате. Часть 1

Очерк о научном пролетариате. Часть 10

«Буржуазия лишила священного нимба все роды деятельности, которые до тех пор считались почетными и на которые смотрели с благоговейным трепетом. Доктора, юриста, священника, поэта, человека науки она превратила в своих платных наемных рабочих.»
Манифест Коммунистической Партии

«Ученые все больше говорят о деньгах, чем о Науке. От доктора требуют быть бизнесменом, при этом большинство профессоров — плохие предприниматели.»
Андрей Соловьев, PhD

Очерк о научном пролетариате. Часть 11

Отчуждение научного труда

По мере развития капитализма работники ранее «великодушных профессий» все больше пролетаризируются, то есть подвергаются эксплуатации и отчуждению. Ученые не исключение. Наука очень давно уже перестала быть игрушкой для богатых джентльменов и стала важнейшей производительной силой современного общества, требующей большенных вложений со стороны государства и частного капитала. В науке заняты миллионы людей, подавляющее кол-во которых относится к пролетариату. Мы – молодые научные работники, работающие в одном из русских НИИ — покажем, каким образом неизбежный процесс пролетаризации работника науки сковывает предстоящее её (науки) развитие, как проституирование науки капиталом отчуждает труд научного работника от него самого, как творческий процесс получения новейших знаний о мире превращается в тупой труд, лишенный всякогой созидательной составляющей.

Сходу скажем, что речь пойдет в основном о работниках в сфере фундаментальных естественных наук. За скобками оставим исследователей, работающих в скрытых государственных учреждениях и промышленности. Положение гуманитарных наук в наше время заслуживает отдельных статей.

Зададим себе для начала вопрос: что производит научный рабочий? Для этого нам следует вспомнить ту роль, которую играет наука при капитализме. В периоды становления капитализма преимущества науки были необходимы новому, прогрессивному, классу буржуа. Очевидно, для капиталиста новые знания об окружающем нас мире никоим образом не ценны сами по себе, а лишь постольку, так как возможно интенсифицировать труд благодаря им. То есть наука становится основным фактором возрастания производительности общественного труда. По мере возрастания роли науки в производстве продуктов и средств их производства существенно возрастает роль информации, обладание которой делает вероятным создание новой потребительной стоимости. Например, знание о том, что то или иное вещество способно избирательно убивать раковые клеточки, делает возможным создание нового лекарственного препарата на его основе. Фармацевтический препарат в свою очередь будет служить средством производства (поточнее, воспроизводства) рабочей силы, а в своей товарной оболочке – источником прибыли для капиталиста. Потребительная себестоимость такой информации о новом противораковом веществе – это информация о возможности сотворения нового лекарства, которое принесет пользу обществу.

Итак, научный рабочий, как и другой представитель рабочего класса, создает своим трудом свежие стоимости, то есть производит товары. Товары эти могут иметь как вещную форму (в нашем примере уже готовый фармацевтический препарат), так и информационную (информация об активном веществе препарата, техническая документация касательно внедрения препарата и т.д.) или услуги (экспертиза, исследование по хоздоговору). В первом случае речь идет о прикладной науке, во втором – о базовой. Чем больше труда (в нашем случае умственного, «наукоемкого») затрачено на про-во товара, тем выше его стоимость.

Ведь даже если информация, которую произвел ученый, к примеру, описание нового вида бактерии, не несет в себе очевидной практической полезности, она умножает наши знания о мире (конкретно в данном примере о многообразии микробного мира) и содержит в себе потенциальную возможность преобразования этого мира в будущем на пользу обществу (или социум — человеческая общность, специфику которой представляют отношения людей между собой, их формы взаимодействия и объединения). В нашем случае описанная ученым микроб может обладать полезным для биотехнологии и медицины ферментом. Подобных случаев, когда сначала «никому не нужные» знания о природе находили свое применение, в эпопеи науки немало. Но главная проблема состоит в том, что потребительная стоимость таковой информации для общества вступает в противоречие со стоимостью информации как товара. То есть произведенная научным работником (или Сотрудник — субъект трудового права, физическое лицо, работающее по трудовому договору у работодателя и получающее за это заработную плату) информация может просто не найти своего применения, поскольку не может быть присвоена личным образом. А если может, то сразу же облекается в товарную оболочку, присваивается капиталистом (социально-классовая категория, которой соответствует господствующий класс капиталистического общества, обладающий собственностью (в форме денег, средств производства, земли, патентов или иного). Потому мы подходим ко второму вопросу: кто эксплуатирует труд ученого, или, по-другому, кому принадлежат средства научного производства?

Во 1-х, это государство (которому принадлежит НИИ или образовательное учреждение), частные корпорации или институты с различной степенью участия государства. Это может быть и мелкий капиталист, который часто сам является выходцем из той же среды научного пролетариата. В странах капиталистического центра имеется развитая система венчурного финансирования и так именуемых бизнес-инкубаторов, да и в нашей стране такие «инновационные» предприниматели могут воспользоваться их услугами. Это порождает иллюзию, будто именно малый инновационный бизнес является движком экономики, хотя на самом деле такая система служит только для предварительной обкатки нового высокотехнологичного производства в малом масштабе в интересах капиталистов больших [1]. Детальное изучение и критика венчурного капитализма, инновационного предпринимательства и «экономики познаний» заслуживают отдельной статьи, если не книги.

Во-вторых, это капиталисты, задействованные в торговле научными продуктами. К этой группе мы отнесем крупные издательские дома, обладающие исключительными правами на публикацию журнальных статей, производители и дистрибьюторы научного оборудования и расходных материалов. Научные конференции, на которых проходит представление научного отчета, нередко спонсируются последними. Подробное рассмотрение этого заслуживает отдельной статьи, на данный момент для нас главное то, что подавляющее большинство научных работников лишено собственных средств производства и вынуждено наниматься в научные спец учреждения. Чтобы говорить об отчуждении труда, давайте рассмотрим, как при капитализме организована добыча новенькой производственной информации.

Добывание нового научного знания – это его поиск. Поиск включает в себя выдвижение гипотез, экспериментальную их проверку, обработку приобретенных данных. На выходе получается продукт – добытое новое знание. Так как речь идет именно о поиске, то потребительной стоимостью в данном случае обладает конкретно добытая новая информация (сведения независимо от формы их представления). Например, вы открыли, что вещество Х обладает противомикробным эффектом. В этом случае нам важна именно информация о его возможном использовании в качестве лекарства, а потребительной ценой само вещество будет обладать лишь после того, как его про-во будет поставлено на поток.

Чтобы осуществить научный поиск, вам нужны средства производства (оборудование, расходные материалы, помещение). Ими обладает капиталист. В случае с базовой наукой этим «капиталистом» является, как правило, государство или университет, оно и платит вашему институту или вузу из своего бюджета. И вот здесь мы сталкиваемся с основным свойством научного поиска: его результаты тяжело предсказать. Но в то же время при капитализме наука (область человеческой деятельности, направленная на выработку и систематизацию объективных знаний о действительности) является важнейшей отраслью хозяйства, фактически результаты дорогостоящего научного труда будут присвоены монополиями. Потому государство вкладывается в наиболее перспективные для себя отрасли, однако на «всю науку» выделяется с учетом негосударственных вложений не более 4,5 % ВВП [2]. Чтобы получить дополнительные средства, вам нужно получить либо грант, либо госзадание, либо участвовать в коммерческих проектах института. Гранты могут быть муниципальные либо частные. Для ученых естественно-научных специальностей получить грант — это фактически единственный способ делать «нормальную» науку, а в России и периферийных странах –еще и получать заработную плату для более-менее сносного существования.

Итак, научные коллективы, состоящие на службе у гос-ва, вынуждены конкурировать друг с другом за место у кормушки. Сторонники грантовой системы сделают возражение нам, что конкурс неизбежно отсеет «дармоедов», что побеждают самые лучшие, а означает, и самые нужные работники науки. И в чем-то они правы: конкурсное финансирование вправду отсекает откровенных лжеученых и бездельников. Однако наука давно перестала быть развлечением для очень богатых и стала важнейшей производительной силой общества. Тот факт, что вклад в научное изучение может не гарантировать немедленного получения прибыли, делает науку в целом убыточной сферой. Но если при социализме добавочный труд, создающий прибавочную стоимость, идет на благо обществу, в том числе и на науку (так как общество заинтересовано в развитии науки в целом), то при капитализме спонсируются лишь отдельные, более перспективные с точки зрения капиталистов направления. Ученые, словно мухи на навоз, летят в русло мэйнстрима. Наилучший для грантодателя – не значит лучший для общества: под «рискованный» проект, который не принесет гарантированного результата, вам просто напросто могут и не дать финансирования. Проигравшие могут остаться без средств только из-за формальных ошибок в заявке: употребление профессионального сленга, несколько расплывчатой формулировки целей и т.д.

Большущее количество заявок при ограниченном финансировании порождает конкуренцию: отсеивается приблизительно 70% — 90% претендентов. Для оценки важно не только содержание вашей заявки, но и формальные аспекты: количество публикаций ученого, ранее полученные гранты, преподавательский опыт. Все это не может не привести к тому, что изначальная цель вашего исследования (получить новое познание) подменяется целью получить грант. И, как отмечают биологи Р. Левинс и Р. Левонтин в собственной статье «Коммодификация науки» [3], получение гранта в конечном счете становится самоцелью. Довольно «богатая» лаборатория может нанимать специального работника, который будет заниматься только отчетной документацией, но никак не производством знания. Гораздо чаще этим обязан заниматься либо сам научный работник, что сокращает время на исследования, либо управляющий, который уже не делает эксперименты сам, а занимается административной работой и добыванием денежных средств. Широко распространена практика временного найма научных работников на срок выполнения работы по гранту.

При капитализме ученый оказывается в необычном положении: его труд (целесообразная, сознательная деятельность человека, направленная на удовлетворение потребностей индивида и общества) нужен обществу, но он постоянно должен доказывать нужность и значимость своей работы капиталисту, поскольку его труд не приносит немедленной прибыли. Чтобы заниматься фактически наукой, вам необходимо делать дополнительную работу по написанию грантовой заявки и подготовки отчетной документации. И если в больших лабораториях возможно распределение ролей, то в небольших коллективах в этот дополнительный труд могут быть вовлечены все его члены. Работники исследовательских отделов (R&D) личных фирм, занимающиеся научными изысканиями в области прикладных задач, способности оправдать свое существование лишены: неспособность решить задачу приведет к увольнению, а даже если капиталист и дает вероятность заниматься «свободным научным творчеством» в рамках определенной задачи, то в период кризиса предпочтет не вкладываться в убыточное направление и выбросит на мороз сократит нашего пролетария-творца.

Человек испытывает удовлетворение от собственного труда, только когда его труд творческий, осмысленный и приносит пользу обществу. Необходимость для ученого обосновывать важность своего общественного труда приводит к отчуждению научного труда от него самого. Все больше и больше научных рабочих вынуждены заниматься не тем, к чему лежит их душа, а тем, куда идет вложение денежных средств, или участвовать в торговле научными товарами (идти в частные фирмы и заниматься продажей оборудования и т.д.). Невозможность немедля использовать продукты научного труда при капитализме – это частный случай главного противоречия капитализма (экономическая система производства и распределения, основанная на частной собственности, юридическом равенстве и свободе предпринимательства) меж общественным производством и частной формой присвоения. Научный пролетарий, человек-творец, обязан или продавать свою рабочую силу дороже, нанимаясь к тому, кто обладает грантом, или идти в торговлю, или пытаться пробиться к месту под солнцем самому.

Об отчуждении научного труда свидетельствует растущее число психологических расстройств среди научных работников: эмоционального выгорания, депрессии, трудоголизма. Недавнешнее исследование, проведенное в Бельгии, свидетельствует о том, что каждый второй аспирант испытывает психический дискомфорт, а каждый третий рискует заболеть психическим заболеванием (к примеру, депрессией) [4]. К этому приводит и то состояние, которое называется «подвешенным». Оно обосновано именно нестабильным положением ученого, конкуренцией, рутиной, отчетностью. Ситуацией, когда академический рабочий работает по 12 часов в день и больше, по выходным и в праздники, никого не удивишь. Очевидно, зачастую сама специфика работы, например, длительный эксперимент, просит такого режима, однако далеко не каждый «хозяин» вам даст всеполноценно отдохнуть. Ночующий в лаборатории китайский аспирант – таков современный вид научного пролетария, двигателя прогресса.

Приведем несколько цитат научных рабочих, найденных в сети:

Доктор из-за рубежа, 40 лет:

«Я доводил себя, пытаясь окончить эту статью, потому что если не опубликую ее в хорошем журнале, они не включат меня в отчет об исследовательских работах, а не попав туда, я могу навсегда забыть о повышении, и останутся считанные дни до моего конца. Чисто преподавательский договор, без исследований — вот что я получу! Чувствую, будто лезу в гору, цепляясь ногтями». [5]

Юная исследовательница, Украина:

«Чтобы подать статью в иностранный журнал, надо либо сделать эксперимент на европейском оборудовании, либо довольно благопристойно заплатить. Либо уже иметь иностранные публикации. Замкнутый круг. За место решения каких-то важных проблем мусолятся научные темы, которые: а) можно сделать как попало, используя весы и линейку, б) нравятся гендиректору учреждения, в) помогут заработать деньги (но это уже совсем не наука, потому что работа спонсируется всякими большими компаниями, которым надо подтвердить свои результаты и продать собственный продукт).» [6]

Российский ученый, жалуется на загруженность и многозадачность:

«Стало быть — многозадачность. Это весьма серьезный момент, и по сути разрушительный. Мне кажется, что человек не может сделать в единицу времени более некоего числа дел — при этом именно единиц, в слабой зависимости от времязатратности каждого. Но если дела совсем однотипны, рутинны, то они как бы сливаются в одно — как смена у станка на заводе. Там, естественно, можно страдать от монотонности, но никуда не денешься, работаешь часы и всё. Другое дело, когда у тебя тут эксперименты, рукописи, студенты — и плюс к тому еще вот повсевременно надо подписывать какую-то хрень. И поэтому-то так бесят эти требования мудаков из ФАНО срочно составить новый план или отчет. С чего бы? Реально он займет минут 15… Вроде как можно бы просто приспособиться к умеренным формам бюрократического вредительства.»[7]

Молодой россиянин на стажировке в Оксфорде:

«Вот вам пример: сижу я за компом, смотрю спойлеры новых карт Магии. Отдыхаю головой. Жду, пока окончит крутиться центрифуга с образцами, которые я готовил весь день без перерыва на обед. На часах полдевятого вечера. Вдруг над моим правым (я ясно это запомнил) плечом появляется огромная башка Кима Насмита, видного биохимика и главы примыкающей лаборатории. Без каких-либо прелюдий и с нескрываемым презрением он выдаёт «When I was young, we didn’t have these… distractions. We worked (Когда я был молод, у нас не было этих… отвлечений. Мы трудились, пер. ред.)».

Месяца через два эта моя безумная гонка кульминировала. Мне нужно было делать 24-часовые опыты. Каждый час мерять активность дьявольской фосфатазы, при этом подготовка образцов отымала полчаса. То есть из суток, я 12 часов работал, 12 часов ожидал. Когда я закончил один такой суточный эксперимент, было 6 утра. Я сомнабулически пошёл спать, проспал до десяти утра и возвратился в лабораторию к одиннадцати. Меня встретила записка от руководительницы с просьбой немедля явиться к ней в кабинет. Там мне было доходчиво объяснено, что эксперимент или нет, но я должен быть на рабочем месте к 9 утра. Без опоздания.» [8]

Доходит и до того, что научного работника начальство заставляет даже к откровенным махинациям. Из разговора с аспиранткой престижного московского института К.:

«Наша руководительница велела нам подать заявку на грант. Но при этом недвусмысленно намекнула, что грантовые денежные средства, в случае их получения, будут распилены. Если мы их получим, но захотим растрачивать по-честному, согласно плану, то вся бумажная работа целиком ляжет на нас. Я написала личную заявку кое-как, хоть бы мы его не получили!»

Уже давно оформился глобальный рынок научной рабочей силы. Из зависимых государств капиталистической периферии текут в страны центра рабочие руки и мозги. По данным, взятым из журнальчика Forbes за 2013 год, 70% аспирантов в США составляют иностранцы [9]. Фактически для того, чтобы стать на вершину карьеры, нужно получить степень доктора философии (PhD, аналог российского «кандидата наук»), затем проработать какое-то время постдоком (примерный забугорный аналог нашего научного сотрудника со степенью). Для этого необходимо окончить аспирантуру, причем в престижном университете (институте) развитой капстраны, так как на родине человек из периферии не постоянно имеет возможность реализовать свой талант. Однако получение степени PhD совсем не гарантирует научному работнику стабильного трудоустройства. Новоиспеченного постдока нанимают по временному договору, если он справляется с вверенным ему проектом, продлевают контракт.

Научное общество можно сравнить со средневековым цехом на стадии его упадка: огромное число нескончаемых подмастерьев, нещадно эксплуатируемых мастерами. Александро Альфонсо в своей статье «Чем академия припоминает наркокартель» [10] показывает, что рынок научных работников напоминает пирамиду с успешными людьми наверху, которые достигнули успеха в те времена, когда конкуренция была не столь высокой. При этом «аутсайдер» соглашается работать на частичной ставке и по временному договору в надежде рано или поздно получить профессорскую должность. Поскольку от желающих получить тепленькое профессорское местечко отбоя нет, такая система работает очень слаженно.

Продолжение следует…

Молодые научные сотрудники

Примечание смотрите в источнике

Оставить комментарий

Ваш email нигде не будет показан

x

Популярные новости

Пять бед российской науки

ДАННОЕ Уведомление (МАТЕРИАЛ) СОЗДАНО И (ИЛИ) РАСПРОСТРАНЕНО ИНОСТРАННЫМ СРЕДСТВОМ МАССОВОЙ ИНФОРМАЦИИ, ВЫПОЛНЯЮЩИМ ФУНКЦИИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА, ...